Сначала завыли и залаяли собаки по всему кварталу: они первыми "зуду"
чуют. Потом завопил кто-то в кабаке, так что у меня даже уши заложило на
расстоянии. Я так и представил себе, как там народишко заметался, - кто в
меланхолию впал, кто в дикое буйство, кто от страха не знает, куда
деваться... Страшная штука "зуда". Теперь у Эрнеста не скоро полный кабак
наберется. Он, конечно, догадается про меня, да только мне наплевать...
Все. Нет больше сталкера Рэда. Хватит с меня этого. Хватит мне самому на
смерть ходить и других дураков этому делу обучать. Ошибся ты, Кирилл,
дружок мой милый. Прости, да только, выходит, не ты прав, а Гуталин прав.
Нечего здесь людям делать. Нет в Зоне добра.
Перелез я через забор и побрел потихоньку домой. Губы кусаю, плакать
хочется, а не могу. Впереди пустота, ничего нет. Тоска, будни. "Кирилл,
дружок мой единственный, как же это мы с тобой? Как же я теперь без тебя?
Перспективы мне рисовал, про новый мир, про измененный мир... а теперь
что? Заплачет по тебе кто-то в далекой России, а я вот и заплакать не
могу. И ведь я во всем виноват, паразит, не кто-нибудь, а я! Как я,
скотина, смел его в гараж вести, когда у него глаза к темноте не привыкли?
Всю жизнь волком жил, всю жизнь об одном себе думал... И вот в кои-то веки
вздумал облагодетельствовать, подарочек поднести. На кой черт я вообще ему
про эту "пустышку" сказал?" И как вспомнил я об этом, взяло меня за
глотку, хоть и вправду волком вой. Я, наверное, и завыл, люди от меня
что-то шарахаться стали, а потом вдруг словно бы полегчало: смотрю, Гута
идет.
Идет она мне навстречу, моя красавица, девочка моя, идет, ножками
своими ладными переступает, юбочка над коленками колышется, из всех
подворотен на нее глазеют, а она идет как по струночке, ни на кого не
глядит, и почему-то я сразу понял, что это она меня ищет.
- Здравствуй, - говорю, - Гута. Куда это ты, - говорю, - направилась?
Она окинула меня взглядом, в момент все увидела, и морду у меня
разбитую, и куртку мокрую, и кулаки в ссадинах, но ничего про это не
сказала, а говорит только:
- Здравствуй, Рэд. А я как раз тебя ищу.
- Знаю, - говорю. - Пойдем ко мне.
Она молчит, отвернулась и в сторону смотрит. Ах, как у нее головка-то
посажена, шейка какая, как у кобылки молоденькой, гордой, но покорной уже
своему хозяину. Потом она говорит:
- Не знаю, Рэд. Может, ты со мной больше встречаться не захочешь.
У меня сердце сразу сжалось: что еще? Но я спокойно ей так говорю:
- Что-то я тебя не понимаю, Гута. Ты меня извини, я сегодня маленько
того, может, поэтому плохо соображаю... Почему это я вдруг с тобой не
захочу встречаться?
Беру я ее под руку, и идем мы не спеша к моему дому, и все, кто
только что на нее глазел, теперь торопливо рыла прячут. Я на этой улице
всю жизнь живу, Рэда Рыжего здесь все прекрасно знают. А кто не знает, тот
у меня быстро узнает, и он это чувствует.
- Мать велит аборт делать, - говорит вдруг Гута. - А я не хочу.
Я еще несколько шагов прошел, прежде чем понял, а Гута продолжает:
- Не хочу я никаких абортов, я ребенка хочу от тебя. А ты как угодно.
Можешь на все четыре стороны, я тебя не держу.
Слушаю я ее, как она понемножку накаляется, сама себя заводит, слушаю
и потихоньку балдею. Ничего толком сообразить не могу. В голове какая-то
глупость вертится: одним человеком меньше - одним человеком больше.
- Она мне толкует, - говорит Гута, - ребенок, мол, от сталкера, чего
тебе уродов плодить? Проходимец он, говорит, ни семьи у вас не будет,
ничего. Сегодня он на воле, завтра - в тюрьме. А только мне все равно, я
на все готова. Я и сама могу. Сама рожу, сама подниму, сама человеком
сделаю. И без тебя обойдусь. Только ты ко мне больше не подходи, на порог
не пущу...
- Гута, - говорю, - девочка моя! Да подожди ты... - А сам не могу,
смех меня разбирает какой-то нервный, идиотский. - Ласточка моя, - говорю,
- чего же ты меня гонишь, в самом деле?
Я хохочу как последний дурак, а она остановилась, уткнулась мне в
грудь и ревет.
- Как же мы теперь будем, Рэд? - говорит она сквозь слезы. - Как же
мы теперь будем?
2. Рэдрик Шухарт, 28 лет, женат, без определенных занятий
Рэдрик Шухарт лежал за могильным камнем и, отведя рукой ветку рябины,
глядел на дорогу. Прожектора патрульной машины метались по кладбищу и
время от времени били его по глазам, и тогда он зажмуривался и задерживал
дыхание.
Прошло уже два часа, а на дороге все оставалось по-прежнему. Машина,
мерно клокоча двигателем, работающим вхолостую, стояла на месте и все
шарила своими тремя прожекторами по запущенным могилам, по покосившимся
ржавым крестам и по плитам, по неряшливо разросшимся кустам рябины, по
гребню трехметровой стены, обрывавшейся слева. Патрульные боялись Зоны.
Они даже не выходили из машины. Здесь, возле кладбища, они даже не
решались стрелять. Иногда до Рэдрика доносились приглушенные голоса,
иногда он видел, как из машины вылетал огонек сигаретного окурка и катился
по шоссе, подпрыгивая и рассыпая слабые красноватые искры. Было очень
сыро, недавно прошел дождь, и даже сквозь непромокаемый комбинезон Рэдрик
ощущал влажный холод.
Он осторожно отпустил ветку, повернул голову и прислушался. Где-то
справа, не очень далеко, но и не близко, здесь же на кладбище был кто-то
еще. Там снова прошуршала листва и вроде бы посыпалась земля, а потом с
негромким стуком упало тяжелое и твердое. Рэдрик осторожно, не
поворачиваясь, пополз задом, прижимаясь к мокрой траве. Снова над головой
скользнул прожекторный луч. Рэдрик замер, следя за его бесшумным
движением, ему показалось, что между крестами сидит на могиле неподвижный
человек в черном. Сидит, не скрываясь, прислонившись спиной к мраморному
обелиску, повернув в сторону Рэдрика белое лицо с темными ямами глаз. На
самом деле Рэдрик не видел и за долю секунды не мог увидеть всех этих
подробностей, но он представлял себе, как это должно было выглядеть. Он
отполз еще на несколько шагов, нащупал за пазухой флягу, вытащил ее и
некоторое время полежал, прижимая к щеке теплый металл. Затем, не выпуская
фляги из рук, пополз дальше. Он больше не прислушивался и не смотрел по
сторонам.
В ограде был пролом, и у самого пролома на расстеленном
просвинцованном плаще лежал Барбридж. Он по-прежнему лежал на спине,
оттягивая обеими руками воротник свитера, и тихонько, мучительно кряхтел,
то и дело срываясь на стоны. Рэдрик сел рядом с ним и отвинтил колпачок у
фляги. Потом он осторожно запустил руку под голову Барбриджа, всей ладонью
ощущая липкую от пота, горячую лысину, и приложил горлышко фляги к губам
старика. Было темно, но в слабых отсветах прожекторов Рэдрик видел широко
раскрытые и словно бы остекленевшие глаза Барбриджа, черную щетину,
покрывавшую его щеки. Барбридж жадно глотнул несколько раз, а затем
беспокойно задвигался, ощупывая рукой мешок с хабаром.
- Вернулся... - проговорил старик. - Хороший парень... Рыжий... Не
бросишь старика... подыхать...
Рэдрик, запрокинув голову, сделал хороший глоток.
- Стоит, жаба, - сказал он. - Как приклеенная.
- Это... неспроста... - проговорил Барбридж. Говорил он отрывисто, на
выдохе. - Донес кто-то. Ждут.
- Может быть, - сказал Рэдрик. - Дать еще глоток?
- Нет. Хватит пока. Ты меня не бросай. Не бросишь - не помру. Тогда
не пожалеешь. Не бросишь, Рыжий?
Рэдрик не ответил. Он смотрел в сторону шоссе на голубые сполохи
прожекторов. Мраморный обелиск был виден отсюда, но непонятно было, сидит
там _э_т_о_т_ или сгинул.
- Слушай, Рыжий. Я не треплюсь. Не пожалеешь. Знаешь, почему старик
Барбридж до сих пор жив? Знаешь? Боб Горилла сгинул, Фараон Банкер погиб,
как не было. Какой был сталкер! А погиб. Слизняк тоже. Норман Очкарик.
Каллоген. Пит Болячка. Все. Один я остался. Почему? Знаешь?
- Подлец ты всегда был, - сказал Рэдрик, не отрывая глаз от шоссе. -
Стервятник.
- Подлец. Это верно. Без этого нельзя. Но ведь и все так. Фараон.
Слизняк. А остался один я. Знаешь почему?
- Знаю, - сказал Рэдрик, чтобы отвязаться.
- Врешь. Не знаешь. Про Золотой шар слыхал?
- Слыхал.
- Думаешь, сказка?
- Ты бы молчал лучше, - посоветовал Рэдрик. - Силы ведь теряешь!
- Ничего, ты меня вынесешь. Мы с тобой столько ходили! Неужели
бросишь? Я тебя вот такого... маленького знал. Отца твоего.
Рэдрик молчал. Очень хотелось курить, он вытащил сигарету, выкрошил
табак на ладонь и стал нюхать. Не помогало.
- Ты меня должен вытащить, - проговорил Барбридж.
- Это из-за тебя я погорел. Это ты Мальтийца не взял.
Мальтиец очень набивался пойти с ними. Целый день угощал, предлагал
хороший залог, клялся, что достанет спецкостюм, и Барбридж, сидевший рядом
с Мальтийцем, загородившись от него тяжелой морщинистой ладонью, яростно
подмигивал Рэдрику: соглашайся, мол, не прогадаем. Может быть, именно
поэтому Рэдрик сказал тогда "нет".
- Из-за жадности своей ты погорел, - холодно сказал Рэдрик. - Я здесь
ни при чем. Помолчи лучше.
Некоторое время Барбридж только кряхтел. Он снова запустил пальцы за
воротник и совсем запрокинул голову.
- Пусть весь хабар будет твой, - прокряхтел он. - Только не бросай.
Рэдрик посмотрел на часы. До рассвета оставалось совсем немного, а
патрульная машина все не уходила. Прожектора ее продолжали шарить по
кустам, и где-то там, совсем рядом с патрулем, стоял замаскированный
"лендровер", и каждую минуту его могли обнаружить.
- Золотой шар, - сказал Барбридж. - Я его нашел. Вранья вокруг него
потом наплели! Я и сам плел. Что любое, мол, желание выполняет. Как же
любое! Если бы любое, меня б здесь давно не было. Жил бы в Европе. В
деньгах бы купался.
Рэдрик посмотрел на него сверху вниз. В бегучих голубых отсветах
запрокинутое лицо Барбриджа казалось мертвым. Но стеклянные глаза его
выкатились и пристально, не отрываясь, следили за Рэдриком.
- Вечную молодость черта я получил, - бормотал он. - Денег - черта. А
вот здоровье - да. И дети у меня хорошие. И жив. Ты такого во сне не
видел, где я был. И все равно жив. - Он облизал губы. - Я его только об
этом прошу. Жить, мол, дай. И здоровья. И чтобы дети.
- Да заткнись ты, - сказал наконец Рэдрик. - Что ты как баба? Если
смогу, вытащу. Дину мне твою жалко, на панель ведь пойдет девка...
- Дина... - прохрипел Барбридж. - Деточка моя. Красавица. Они ж у
меня балованные, Рыжий. Отказа не знали. Пропадут. Артур. Арчи мой. Ты ж
его знаешь, Рыжий. Где ты еще таких видел?
- Сказано тебе: смогу, вытащу.
- Нет, - упрямо сказал Барбридж. - Ты меня в любом случае вытащишь.
Золотой шар. Хочешь скажу где?
- Ну, скажи.
Барбридж застонал и пошевелился.
- Ноги мои... - прокряхтел он. - Пощупай, как там.
Рэдрик протянул руку и, ощупывая, провел по его ноге ладонью от
колена и ниже.
- Кости... - хрипел Барбридж. - Кости еще есть?
- Есть, есть, - соврал Рэдрик. - Не суетись.
На самом деле прощупывалась только коленная чашечка. Ниже, до самой
ступни, нога была как резиновая палка, ее можно было узлом завязать.
- Врешь ведь, - сказал Барбридж с тоской. - Ну, ладно. Ты только меня
вытащи. Я тебе все. Золотой шар. Карту нарисую. Все ловушки укажу. Все
расскажу...
Он говорил и обещал еще что-то, но Рэдрик уже не слушал его. Он
смотрел в сторону шоссе. Прожектора больше не метались по кустам, они
замерли, скрестившись на том самом мраморном обелиске, и в ярком голубом
тумане Рэдрик отчетливо увидел согнутую фигуру, бредущую среди кустов.
Фигура эта двигалась, как бы вслепую, прямо на прожектора. Рэдрик увидел,
как она налетела на огромный крест, отшатнулась, снова ударилась о крест и
только тогда обогнула его и двинулась дальше, вытянув вперед длинные руки
с растопыренными пальцами. Потом она вдруг исчезла, словно провалилась под
землю, и через несколько секунд появилась опять, правее и дальше, шагая с
каким-то нелепым, нечеловеческим упорством, как заведенный механизм.
И вдруг прожектора погасли. Заскрежетало сцепление, Дико взревел
двигатель, сквозь кусты мелькнули красные и синие сигнальные огни, и
патрульная машина, сорвавшись с места, бешено набирая скорость, понеслась
к городу и исчезла за стеной. Рэдрик судорожно глотнул и распустил молнию
-8-
назад
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
дальше
|