|
"Пикник на обочине"
|
положил "булавку" отдельно от первой и взял новую...
Всего "булавок" оказалось семьдесят три, из них говорили двенадцать,
остальные молчали. На самом деле они тоже должны были разговаривать, но
для этого пальцев было мало, а нужна была специальная машина величиной со
стол. Рэдрик снова зажег свет и к уже написанным цифрам добавил еще две. И
только после этого он решился.
Он засунул обе руки в мешок и, затаив дыхание, извлек и положил на
стол мягкий сверток. Некоторое время он смотрел на этот сверток, задумчиво
почесывая подбородок тыльной стороной ладони. Потом все-таки взял
карандаш, повертел его в неуклюжих резиновых пальцах и снова отбросил.
Достал еще одну сигарету и, не отрывая глаз от свертка, выкурил ее всю.
- Кой черт! - сказал он громко, решительно взял сверток и сунул его
обратно в мешок. - И все. И хватит.
Он быстро ссыпал "булавки" обратно в коробку и поднялся. Пора было
идти. Наверное, с полчасика можно было еще поспать, чтобы голова сделалась
яснее, но, с другой стороны, гораздо полезней прийти на место пораньше и
посмотреть, как и что. Он сбросил рукавицы, повесил фартук и, не выключив
света, вышел из чулана.
Костюм уже был разложен на кровати, и Рэдрик принялся одеваться. Он
завязывал галстук перед зеркалом, когда за его спиной тихонько скрипнули
половицы, раздалось азартное сопение, и он сделал хмурое лицо, чтобы не
рассмеяться.
- У! - крикнул вдруг рядом с ним тоненький голосок, и его схватили за
ногу.
- Ах! - воскликнул Рэдрик, падая в обморок на кровать.
Мартышка, хохоча и взвизгивая, немедленно вскарабкалась на него. Его
топтали, дергали за волосы и окатывали потоками разных сведений. Соседский
Вилли оторвал у куклы ногу. На третьем этаже завелся котенок, весь белый и
с красными глазами, - наверное, не слушался маму и ходил в Зону. На ужин
была каша с вареньем. Дядя Гуталин опять насосался и был больной, он даже
плакал. Почему рыбы не тонут, если они в воде? Почему мама ночью не спала?
Почему пальцев пять, а рук две, а нос один?.. Рэдрик осторожно обнимал
теплое существо, ползающее по нему, вглядывался в огромные, сплошь темные,
без белков, глаза, прижимался щекой к пухлой, заросшей золотым шелковистым
пушком щечке и повторял:
- Мартышка... Ах ты, Мартышка... Мартышка ты этакая...
Потом над ухом резко зазвонил телефон. Он протянул руку и взял
трубку.
- Слушаю.
Трубка молчала.
- Алло! - сказал Рэдрик. - Алло!
Никто не отзывался. Потом в трубке щелкнуло, и раздались короткие
гудки. Тогда Рэдрик поднялся, опустил Мартышку на пол и, уже больше не
слушая ее, натянул брюки и пиджак. Мартышка тарахтела не умолкая, но он
только рассеянно улыбался одним ртом, так что наконец ему было объявлено,
что папа язык проглотил, зубами закусил, и он был оставлен в покое.
Он вернулся в чулан, сложил в портфель то, что лежало на столе,
сбегал в ванную за кастетом, снова вернулся в чулан, взял портфель в одну
руку, корзину с мешком в другую, вышел, тщательно запер дверь чулана и
крикнул Гуте: "Я пошел!"
- Когда вернешься? - спросила Гута, выйдя из кухни. Она уже
причесалась и подкрасилась, и на ней был не халат, а домашнее платье,
самое его любимое - ярко-синее с большим вырезом.
- Я позвоню, - сказал он, глядя на нее, потом подошел, наклонился и
поцеловал в вырез.
- Иди уж, - тихо сказала Гута.
- А я? А меня? - заверещала Мартышка, пролезая между ними.
Пришлось наклониться еще ниже. Гута смотрела на него неподвижными
глазами.
- Чепуха, - сказал он. - Не беспокойся. Я позвоню.
На лестничной площадке этажом ниже Рэдрик увидел грузного человека в
полосатой пижаме, который возился с дверным замком у своей двери. Из
темных недр квартиры тянуло теплой кислятиной. Рэдрик остановился и
сказал:
- Добрый день.
Грузный человек опасливо посмотрел на него через могучее плечо и
что-то буркнул.
- Ваша супруга ночью к нам заходила, - сказал Рэдрик. - Будто мы
что-то пилим. Это какое-то недоразумение.
- А мне-то что! - проворчал человек в пижаме.
- Жена вчера вечером стирала, - продолжал Рэдрик. - Если мы вас
побеспокоили, прошу прощения.
- А я ничего не говорил, - сказал человек в пижаме. - Пожалуйста...
- Ну, я очень рад, - сказал Рэдрик.
Он спустился вниз, зашел в гараж, поставил корзину с мешком в угол,
навалил на нее старое сиденье, оглядел все напоследок и вышел на улицу.
Идти было недалеко: два квартала до площади, потом через парк и еще
один квартал до Центрального проспекта. Перед "Метрополем", как всегда,
блестел никелем и лаком разноцветный строй машин, лакеи в малиновых
куртках тащили в подъезд чемоданы, какие-то иностранного вида солидные
люди группками по-двое, по-трое беседовали, дымя сигарами, на мраморной
лестнице. Рэдрик решил пока не заходить туда. Он устроился под тентом
маленького кафе на другой стороне улицы, спросил кофе и закурил. В двух
шагах от него сидели за столиком трое чинов международной полиции в
штатском, они молча и торопливо насыщались жареными сосисками
по-хармонтски и пили темное пиво из высоких стеклянных кружек. По другую
сторону, шагах в десяти, какой-то сержант мрачно пожирал жареный
картофель, зажав вилку в кулаке. Голубая каска стояла вверх дном на полу
рядом с его стулом, ремень с кобурой висел на спинке. Больше в кафе
посетителей не было. Официантка, незнакомая пожилая женщина, стояла в
сторонке и время от времени зевала, деликатно прикрывая ладонью
раскрашенный рот. Было без двадцати девять.
Рэдрик увидел, как из подъезда гостиницы вышел Ричард Нунан, жуя на
ходу и нахлобучивая на голову мягкую шляпу. Он бодро ссыпался по лестнице
- маленький, толстенький, розовый, весь такой благополучный,
благоустроенный, свежевымытый, решительно уверенный, что день не принесет
ему никаких неприятностей. Он помахал кому-то рукой, перебросил свернутый
плащ через правое плечо и подошел к своему "пежо". "Пежо" у Дика был тоже
округлый, коротенький, свежевымытый и тоже как бы уверенный, что никакие
неприятности ему не грозят.
Прикрывшись ладонью, Рэдрик смотрел, как Нунан хлопотливо и деловито
устраивается на переднем сиденье за рулем, что-то перекладывает с
переднего сиденья на заднее, нагибается за чем-то, поправляет зеркальце
заднего вида. Потом "пежо" фыркнул голубоватым дымком, бибикнул на
какого-то африканца в бурнусе и бодренько выкатился на улицу. Судя по
всему, Нунан направлялся в институт, а значит, должен был обогнуть фонтан
и проехать мимо кафе. Вставать и уходить было уже поздно, поэтому Рэдрик
только совсем закрыл лицо ладонью и сгорбился над своей чашкой. Однако это
не помогло. "Пежо" пробибикал над самым ухом, скрипнули тормоза, и бодрый
голос Нунана позвал:
- Э! Шухарт! Рэд!
Выругавшись про себя, Рэдрик поднял голову. Нунан уже шел к нему, на
ходу протягивая руку. Нунан приветливо сиял.
- Ты что здесь делаешь в такую рань? - спросил он подойдя. - Спасибо,
мадам, - бросил он официантке. - Ничего не надо... - и снова Рэдрику: -
Сто лет тебя не видел. Где пропадаешь? Чем занимаешься?
- Да так... - неохотно сказал Рэдрик. - Больше по мелочам.
Он смотрел, как Нунан с обычной хлопотливостью и основательностью
устраивается на стуле напротив, отодвигает пухлыми ручками стакан с
салфетками в одну сторону, тарелку из-под сандвичей в другую, и слушал,
как Нунан дружелюбно болтает.
- Вид у тебя какой-то дохлый, недосыпаешь, что ли? Я, знаешь ли, в
последнее время тоже замотался с этой новой автоматикой, но спать - нет,
брат, сон для меня первое дело, провались она, эта автоматика... - Он
вдруг огляделся. - Пардон, может, ты ждешь кого-нибудь? Я не помешал?
- Да нет... - вяло сказал Рэдрик. - Просто время есть, дай, думаю,
кофе хоть попью.
- Ну, я тебя надолго не задержу, - сказал Дик и посмотрел на часы. -
Слушай, Рэд, брось ты свои мелочи, возвращайся в институт. Ты же знаешь,
там тебя в любой момент возьмут. Хочешь опять к русскому, прибыл недавно?
Рэдрик покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Второй Кирилл на свет еще не народился... Да и
нечего мне делать в вашем институте. У вас там теперь все автоматика,
роботы в Зону ходят, премиальные, надо понимать, тоже роботы получают... А
лаборантские гроши, мне их и на табак не хватит.
- Брось, все это можно было бы устроить, - возразил Нунан.
- А я не люблю, когда для меня устраивают, - сказал Рэдрик. - Сроду я
сам устраивался и дальше намерен сам.
- Гордый ты стал, - произнес Нунан с осуждением.
- Ничего я не гордый. Деньги я не люблю считать, вот что.
- Ну что ж, ты прав, - сказал Нунан рассеянно. Он равнодушно поглядел
на портфель Рэдрика на стуле рядом, потер пальцем серебряную пластинку с
выгравированными на ней славянскими буквами. - Все правильно: деньги нужны
человеку для того, чтобы никогда о них не думать... Кирилл подарил? -
Спросил он, кивая на портфель.
- В наследство достался, - сказал Рэдрик. - Что это тебя в "Боржче"
не видно последнее время?
- Положим, это тебя не видно, - возразил Нунан. - Я-то там почти
каждый день обедаю, здесь в "Метрополе" за каждую котлету так дерут...
Слушай, - сказал он вдруг. - А как у тебя сейчас с деньгами?
- Занять хочешь? - спросил Рэдрик.
- Нет, наоборот.
- Одолжить, значит...
- Есть работа, - сказал Нунан.
- О господи! - сказал Рэдрик. - И ты туда же!
- А кто еще? - сейчас же спросил Нунан.
- Да много вас таких... работодателей.
Нунан, словно бы только сейчас поняв его, рассмеялся.
- Да нет, это не по твоей основной специальности.
- А по чьей?
Нунан снова посмотрел на часы.
- Вот что, - сказал он поднимаясь. - Приходи сегодня в "Боржч" к
обеду, часам к двум. Поговорим.
- К двум я могу не успеть, - сказал Рэдрик.
- Тогда вечером, часам к шести. Идет?
- Посмотрим, - сказал Рэдрик и тоже взглянул на часы. Было без пяти
девять.
Нунан сделал ручкой и покатился к своему "пежо". Рэдрик проводил его
глазами, подозвал официантку, спросил пачку "Лайки страйк", расплатился и,
взявши портфель, неторопливо пошел через улицу к отелю. Солнце уже изрядно
припекало, улица быстро наполнялась влажной духотой, и Рэдрик ощутил
жжение под веками. Он сильно зажмурился, жалея, что не хватило времени
поспать хотя бы часок перед важным делом. И тут на него накатило.
Такого с ним еще никогда не было вне Зоны, да и в Зоне случалось
всего раза два или три. Он вдруг словно попал в другой мир. Миллионы
запахов разом обрушились на него: резких, сладких, металлических,
ласковых, опасных, тревожных, огромных, как дома, крошечных, как пылинки,
грубых, как булыжник, тонких и сложных, как часовые механизмы. Воздух
сделался твердым, в нем объявились грани, поверхности, углы, словно
пространство заполнилось огромными шершавыми шарами, скользкими
пирамидами, гигантскими колючими кристаллами, и через все это приходилось
протискиваться, как во сне через темную лавку старьевщика, забитую
старинной уродливой мебелью... Это длилось какой-то миг. Он открыл глаза,
и все пропало. Это был не другой мир, это прежний знакомый мир повернулся
к нему другой, неизвестной стороной, сторона эта открылась ему на
мгновение и снова закрылась наглухо, прежде чем он успел разобраться...
Над ухом рванул раздраженный сигнал, Рэдрик ускорил шаги, потом
побежал и остановился только у стены "Метрополя". Сердце стучало бешено,
он поставил портфель на асфальт, торопливо разорвал пачку сигарет,
закурил. Он глубоко затягивался, отдыхая, как после драки, и дежурный
полисмен остановился рядом и спросил его озабоченно:
- Вам помочь, мистер?
- Н-нет, - выдавил из себя Рэдрик и прокашлялся. - Душно...
- Может быть, проводить вас?
Рэдрик наклонился и поднял портфель.
- Все, - сказал он. - Все в порядке, приятель. Спасибо.
Он быстро зашагал к подъезду, поднялся по ступенькам и вошел в
вестибюль. Здесь было прохладно, сумрачно, гулко. Надо было бы посидеть в
одном из этих громадных кожаных кресел, отойти, отдышаться, но он уже и
без того опаздывал. Он позволил себе только докурить до конца сигарету,
-11-
назад
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
дальше
|
|
|
