Квотерблад, упираясь кулаками в стол и весь подавшись вперед.
Несколько секунд они молча глядели друг другу в глаза, потом Рэдрик,
бормоча ругательства, опустился на корточки и неохотно принялся собирать
деньги. Негры за спиной захихикали, а ооновец злорадно фыркнул.
- Не фыркай, ты! - сказал ему Рэдрик. - Сопля вылетит!
Он ползал уже на коленях, собирая бумажки по одной, все ближе
подбираясь к темному медному кольцу, мирно лежащему в заросшей грязью
выемке в паркете, поворачиваясь так, чтобы было удобно; он все выкрикивал
и выкрикивал грязные ругательства, все, какие мог вспомнить, и еще те,
которые придумывал на ходу, а когда настал момент, он замолчал, напрягся,
ухватился за кольцо, изо всех сил рванул его вверх, и распахнувшаяся
крышка люка еще не успела грохнуться об пол, а он уже нырнул вниз головой,
вытянув напряженные руки, в сырую холодную тьму винного погреба.
Он упал на руки, перекатился через голову, вскочил и, согнувшись,
бросился, ничего не видя, полагаясь только на память и на удачу, в узкий
проход между штабелями ящиков, на ходу дергая, раскачивая эти штабеля и
слыша, как они со звоном и грохотом валятся в проход позади него;
оскальзываясь, взбежал по невидимым ступенькам, всем телом вышиб обитую
ржавой жестью дверь и оказался в гараже Эрнеста. Он весь трясся и тяжело
дышал, перед глазами плыли кровавые пятна, сердце тяжелыми болезненными
толчками било в самое горло, но он не остановился ни на секунду. Он сразу
бросился в дальний угол и, обдирая руки, принялся разваливать гору хлама,
под которой в стене гаража было выломано несколько досок. Затем он лег на
живот и прополз через эту дыру, слыша, как с треском рвется что-то в его
пиджаке, и уже во дворе, узком как колодец, присел между мусорными
контейнерами, стянул пиджак, сорвал и бросил галстук, быстро оглядел себя,
отряхнул брюки, выпрямился и, пробежав через двор, нырнул в низкий вонючий
тоннель, ведущий в соседний такой же двор. На бегу он прислушался, но воя
патрульных сирен слышно пока не было, и он побежал еще быстрее, распугивая
шарахающихся ребятишек, ныряя под развешанное белье, пролезая в дыры в
сгнивших заборах, стараясь поскорее выбраться из этого квартала, пока
капитан Квотерблад не успел вызвать оцепление. Он прекрасно знал эти
места. Во всех этих дворах, подвалах, в заброшенных прачечных, в угольных
складах он играл еще мальчишкой, везде у него здесь были знакомые и даже
друзья, и при других обстоятельствах ему ничего не стоило бы спрятаться
здесь и отсиживаться хоть целую неделю, но не для того он совершил дерзкий
побег из-под ареста - из-под носа у капитана Квотерблада, разом заработав
себе лишних двенадцать месяцев.
Ему здорово повезло. По Седьмой улице валило, горланя и пыля,
очередное шествие какой-то лиги, человек двести, таких же растерзанных и
неопрятных, как и он сам, и даже хуже, будто все они тоже только что
продирались через лазы в заборах, опрокидывали на себя мусорные баки, да,
вдобавок, еще предварительно провели бурную ночку на угольном складе. Он
вынырнул из подворотни, с ходу врезался в эту толпу и наискосок, толкаясь,
наступая на ноги, получая по уху и давая сдачи, продрался на другую
сторону улицы и снова нырнул в подворотню как раз в тот момент, когда
впереди раздался знакомый отвратительный вой патрульных машин, и шествие
остановилось, сжимаясь гармошкой. Но теперь он был уже в другом квартале,
и капитан Квотерблад не мог знать, в каком именно.
Он вышел на свой гараж со стороны склада радиотоваров, и ему пришлось
прождать некоторое время, пока рабочие загружали автокар огромными
картонными коробками с телевизорами. Он устроился в чахлых кустах сирени
перед глухой стеной соседнего дома, отдышался немного и выкурил сигарету.
Он жадно курил, присев на корточки, прислонившись спиной к жесткой
штукатурке брандмауэра, время от времени прикладывая руку к щеке, чтобы
унять нервный тик, и думал, думал, думал, а когда автокар с рабочими,
гудя, укатил в подворотню, он засмеялся и негромко сказал ему вслед:
"Спасибо вам, ребята, задержали дурака... дали подумать". С этого момента
он начал действовать быстро, но без торопливости, ловко, продуманно,
словно работал в Зоне.
Он проник в свой гараж через тайный лаз, бесшумно убрал старое
сиденье, засунул руку в корзину, осторожно достал из мешка сверток и сунул
его за пазуху. Затем он снял с гвоздя старую потертую кожанку, нашел в
углу замасленное кепи и обеими руками натянул его низко на лоб. Сквозь
щели ворот в полутьму гаража падали узкие полосы солнечного света, полные
сверкающих пылинок, во дворе весело и азартно визжали ребятишки, и уже
собираясь уходить, он вдруг узнал голос дочки. Тогда он приник глазом к
самой широкой щели и некоторое время смотрел, как Мартышка, размахивая
двумя воздушными шариками, бегает вокруг новых качелей, а три старухи
соседки с вязанием на коленях сидят тут же на скамеечке и смотрят на нее,
неприязненно поджав губы. Обмениваются своими паршивыми мнениями, старые
кочерыжки. А ребятишки ничего, играют с ней как ни в чем не бывало, не зря
же он к ним подлизывался, как умел, - и горку деревянную сделал для них, и
кукольный домик, и качели... И скамейку эту, на которой расселись старые
кочерыжки, тоже он сделал. "Ладно", - сказал он одними губами, оторвался
от щели, последний раз оглядел гараж и нырнул в лаз.
На юго-западной окраине города, возле заброшенной бензоколонки, что в
конце Горняцкой улицы, была будка телефона-автомата. Бог знает кто теперь
здесь ею пользовался, вокруг были одни заколоченные дома, а дальше к югу
расстилался необозримый пустырь бывшей городской свалки. Рэдрик сел в тени
будки прямо на землю и засунул руку в щель под будкой. Он нащупал пыльную
промасленную бумагу и рукоять пистолета, завернутого в эту бумагу;
оцинкованная коробка с патронами тоже была на месте, и мешочек с
браслетами, и старый бумажник с поддельными документами: тайник был в
порядке. Тогда он снял с себя кожанку и кепи и полез в пазуху. С минуту он
сидел, взвешивая на ладони фарфоровый баллончик с неодолимой и
неотвратимой смертью внутри. И тут он почувствовал, как у него снова
задергало щеку.
- Шухарт, - пробормотал он, не слыша своего голоса. - Что же ты,
зараза, делаешь? Падаль ты, они же этой штукой всех нас передушат... - Он
прижал пальцами дергающуюся щеку, но это не помогло. - Гады, - сказал он
про рабочих, грузивших телевизоры на автокар. - Попались же вы мне на
дороге... Кинул бы ее, стерву, обратно в Зону, и концы в воду...
Он с тоской огляделся. Над потрескавшимся асфальтом дрожал горячий
воздух, угрюмо глядели заколоченные окна, по пустырю бродили пылевые
чертики. Он был один.
- Ладно, - сказал он решительно. - Каждый за себя, один бог за всех.
На наш век хватит...
Торопливо, чтобы не передумать снова, он засунул баллон в кепи, а
кепи завернул в кожанку. Потом он встал на колени и, навалившись, слегка
накренил будку. Толстый сверток лег на дно ямки, и еще осталось много
свободного места. Он осторожно опустил будку, покачал ее двумя руками и
поднялся, отряхивая ладони.
- И все, - сказал он. - И никаких.
Он забрался в раскаленную духоту будки, опустил монету и набрал
номер.
- Гута, - сказал он. - Ты, пожалуйста, не волнуйся. Я опять попался.
- Ему было слышно, как она судорожно вздохнула, и он торопливо проговорил:
- Да ерундистика это все, месяцев шесть-восемь... и со свиданиями...
Переживем. А без денег ты не будешь, деньги тебе пришлют... - Она все
молчала. - Завтра утром тебя вызовут в комендатуру, там увидимся. Мартышку
приведи.
- Обыска не будет? - спросила она глухо.
- А хоть бы и был. Дома все чисто. Ничего, держи хвост трубой... Уши
торчком, хвост пистолетом. Взяла в мужья сталкера, теперь не жалуйся. Ну,
до завтра... Имей в виду, я тебе не звонил. Целую в носик.
Он резко повесил трубку и несколько секунд стоял, изо всех сил
зажмурившись, стиснув зубы так, что звенело в ушах. Потом он опять бросил
монетку и набрал другой номер.
- Слушаю вас, - сказал Хрипатый.
- Говорит Шухарт, - сказал Рэдрик. - Слушайте внимательно и не
перебивайте...
- Шухарт? - очень натурально удивился Хрипатый. - Какой Шухарт?
- Не перебивайте, я говорю! Я попался, бежал и сейчас иду сдаваться.
Мне дадут года два с половиной или три. Жена остается без денег. Вы ее
обеспечите. Чтобы она ни в чем не нуждалась, понятно? Понятно, я вас
спрашиваю?
- Продолжайте, - сказал Хрипатый.
- Недалеко от того места, где мы с вами в первый раз встретились,
есть телефонная будка. Там она одна, не ошибетесь. Фарфор лежит под ней.
Хотите берите, хотите нет, но жена моя чтобы ни в чем не нуждалась. Нам с
вами еще работать и работать. А если я вернусь и узнаю, что вы сыграли
нечисто... Я вам не советую играть нечисто. Понятно?
- Я все понял, - сказал Хрипатый. - Спасибо. - Потом, помедлив
немного, спросил: - Может быть, адвоката?
- Нет, - сказал Рэдрик. - Все деньги до последнего медяка - жене. С
приветом.
Он повесил трубку, огляделся, глубоко засунул руки в карманы брюк и
неторопливо пошел вверх по Горняцкой улице между пустыми, заколоченными
домами.
3. Ричард Г.Нунан, 51 год, представитель поставщиков электронного оборудования при Хармонтском филиале МИВК
Ричард Г.Нунан сидел за столом у себя в кабинете и рисовал чертиков в
огромном блокноте для деловых заметок. При этом он сочувственно улыбался,
кивал лысой головой и не слушал посетителя. Он просто ждал телефонного
звонка, а посетитель, доктор Пильман, лениво делал ему выговор. Или
воображал, что делает ему выговор. Или хотел заставить себя поверить,
будто делает ему выговор.
- Мы все это учтем, - сказал наконец Нунан, дорисовав десятого для
ровного счета чертика и захлопнув блокнот. - В самом деле, безобразие...
Валентин протянул тонкую руку и аккуратно стряхнул пепел в
пепельницу.
- И что же именно вы учтете? - вежливо осведомился он.
- А все, что вы сказали, - весело ответил Нунан, откидываясь в
кресле. - До последнего слова.
- А что я сказал?
- Это несущественно, - произнес Нунан. - Что бы вы ни сказали, все
будет учтено.
Валентин (доктор Валентин Пильман, лауреат Нобелевской премии и все
такое прочее) сидел перед ним в глубоком кресле, маленький, изящный,
аккуратный, на замшевой курточке ни пятнышка, на поддернутых брюках ни
морщинки; ослепительная рубашка, строгий одноцветный галстук, сияющие
ботинки, на тонких бледных губах ехидная улыбочка, огромные черные очки
скрывают глаза, над широким низким лбом черные волосы жестким ежиком.
- По-моему, вам зря платят ваше фантастическое жалование, - сказал
он. - Мало того, по-моему, вы еще и саботажник, Дик.
- Чш-ш-ш! - произнес Нунан шепотом. - Ради бога, не так громко.
- В самом деле, - продолжал Валентин. - Я довольно давно слежу за
вами: по-моему, вы совсем не работаете...
- Одну минутку! - прервал его Нунан и помахал розовым толстым
пальцем. - Как это не работаю? Разве хоть одна рекламация осталась без
последствий?
- Не знаю, - сказал Валентин и снова стряхнул пепел. - Приходит
хорошее оборудование, приходит плохое оборудование. Хорошее приходит чаще,
а при чем здесь вы, не знаю.
- А вот если бы не я, - возразил Нунан, - хорошее приходило бы реже.
Кроме того, вы, ученые, все время портите хорошее оборудование, а потом
заявляете рекламации, и кто вас тогда покрывает? Вот, например...
Зазвонил телефон, и Нунан, сразу забыв о Валентине, схватил трубку.
- Мистер Нунан? - спросила секретарша. - Вас снова господин Лемхен.
- Соединяйте.
Валентин поднялся, положил потухший окурок в пепельницу, в знак
прощания пошевелил у виска двумя пальцами и вышел, маленький, прямой,
складный.
- Мистер Нунан? - раздался в трубке знакомый медлительный голос.
- Слушаю вас.
- Не легко застать вас на рабочем месте, мистер Нунан.
- Пришла новая партия...
- Да, я уже знаю. Мистер Нунан, я приехал ненадолго. Есть несколько
вопросов, которые необходимо обсудить при личной встрече. Имеются в виду
последние контракты "Мицубиси дэнси". Юридическая сторона.
- К вашим услугам.
- Тогда, если вы не возражаете, минут через тридцать в конторе нашего
отделения. Вас устраивает?
- Вполне. Через тридцать минут.
Ричард Нунан положил трубку, поднялся и, потирая пухлые руки,
прошелся по кабинету. Он даже запел какой-то модный шлягер, но тут же
-14-
назад
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
дальше
|
